Сказки
| Главная » FAQ » Русские сказки | [ Добавить вопрос ] |
|
Абазинские сказки
[6]
Абазинские сказки
|
Русские сказки
[9]
Русские сказки
|
 Ехал плотник из лесу, толстое бревно вез. Навстречу ему барин на тройке катит. — Эй, мужик, вороти с дороги! — Нет, барин, ты вороти. Я с возом, а ты порожняком — тебе и воротить. Не стал барин много разговаривать, крикнул кучеру да слуге: — Свалите, ребята, воз с дороги да всыпьте мужику хорошенько, чтобы знал, как барину перечить! Слуга с кучером не посмели барина ослушаться, с козел соскочили, воз опрокинули в канаву, а плотника побили. Потом сели и поехали, только пыль столбом завилась. Бился, бился плотник, вызволил кой-как воз из канавы, а сам думает: «Ладно, барин, даром тебе это не пройдет, будешь помнить, как мастерового человека обижать». Добрался до дому, свалил бревно, захватил пилу да топор и отправился в помещичью усадьбу. Идет мимо барского дома и кричит: — Кому теплые сени сработать, кому баню срубить? А барин строиться любил. Услыхал и зовет плотника: — Да сумеешь ли ты хорошо сени построить? — Отчего не сумею? Вот неподалеку отсюда такой лес растет, что коли из того леса сени построить, так и зимой их топить не надо, всегда будет тепло. И зовет барина: — Пойдем со мной строевой лес выбирать. Пришли в лес. Ходит плотник от дерева к дереву да обухом поколачивает. Ударит, потом ухом приложится, послушает. — Это нам не годится. А вот это — в самый раз подойдет. Спрашивает барин: — Как это ты можешь узнать, какое дерево годится? Научи и меня. Подвел его плотник к толстому дереву: — Обними вот это дерево и ухом крепче приложись. Я буду постукивать, а ты слушай, только крепче прижмись. — Да у меня рук не хватает обнять дерево. — Ничего, давай тебя привяжу. Привязал барина за руки к дереву, выломал березовый прут и давай его тем прутом потчевать. Бьет да приговаривает: — Я тебе и еще взбучку дам, будешь знать, как мужика напрасно обижать. Бил, бил и оставил барина к дереву привязанным. Сам ушел. Только на другой день нашли барина, отвязали его и привезли домой. Слег барин с тех побоев в постель, хворает. А плотник прикинулся знахарем, переоделся так, что узнать нельзя, и пришел в усадьбу. — Не надо ли кого полечить, поправить? Барин услыхал и зовет: — Полечи, братец, меня. Кони понесли, да вот упал и с тех пор ни сесть, ни встать не могу. — Отчего не полечить? Прикажи истопить баню да скажи, чтобы никто к нам входить не смел, а то сглазят и все лечение пропадет, еще хуже тебе будет. Баню вытопили, привел плотник барина, двери запер и говорит: — Раздевайся и ложись на скамью, буду тебя едучей мазью мазать да парить; придется тебе потерпеть. — Лучше ты меня привяжи к скамье, а то как бы не упасть. Плотнику того и надо. Привязал барина к скамье крепко-накрепко и давай ремнем стегать. Бьет да приговаривает: — Не обижай напрасно мастерового человека, не обижай мужика... Напотчевал барина сколько надо и ушел домой. На другой день приехал барин в город, увидал на базаре плотника и спрашивает: — Скажи, мужичок, ты ведь вчерашний? А плотник смекнул, в чем дело, и отвечает: — Никак нет, мне сорок шесть лет, какой же я вчерашний! |
|
поехал старик в поле пахать и выпахал клад денег, много золота — целый воз. Привез клад домой и спрятал его. А сам говорит жене: — Старуха, никому не сказывай! — И начал он следить за старухой. А старуха-то пошла к соседке и говорит: — Соседка, старик клад нашел, только ты никому не сказывай. Старик услыхал, что она про клад рассказывает, и велел ей напечь пирогов и блинов. Утром, как встал, позвал старуху, сели они в телегу и поехали в поле. И пироги с блинами старик захватил. А старуху посадил задом наперед. Раскидал он пироги по дороге. Старуха увидала и кричит: — Старик, пирогов-то сколько! А он говорит: — Собирай, старуха, это туча пирожная. Старуха собрала и поклала все в мешок. Поехали дальше. А старик и блины раскидал. Старуха кричит: — Старик, блинов-то сколько! А старик говорит: — Это туча выпала, старуха, блинная, собирай. Старуха и блины собрала. Поехали они лесом. — Погоди, старуха, — говорит старик. — Я пойду погляжу: сеть тут у меня стоит. Пошел и принес рыбу. До речки доехали. Старик пошел и принес оттуда капкан с зайцем. День проработали. Вечером с поля поехали. Старик повез старуху мимо барского дома. А у барина бал был. Старик и говорит: — Вон как орут: видно, барина черти дерут. Через несколько дней разнеслась молва и дошла до барина: старик деньги нашел. Захотел барин этот клад отобрать. Призывает он старика и спрашивает: — Ты, старик, клад нашел? — Какой, — говорит старик, — клад? Я никакого клада не знаю. — Как не знаешь? Твоя старуха говорит, что нашел. Призвали старуху. Стали ее спрашивать: — Ведь правда, бабушка? Старик говорит: — Нет, я никакого клада не знаю. А старуха заверяет старика: — Как не нашел? Нашел ведь, старый. Помнишь, старик, когда мы с тобой поехали в поле, пирожная-то туча выпала? — Не знаю, — говорит старик. — Как не знаешь? — уверяет старуха. — А блинная-то туча выпала? Забыл, старый? Старик все отказывается. — А помнишь, — говорит она, — когда мы рыбу-то поймали в лесу, а капканом-то зайца в речке поймали? — Не знаю, — твердит старик. Старуха рассердилась: — Как не знаю? Помнишь, мы ехали мимо баринова двора, когда барина-то черти драли? Рассердился тут барин и говорит: — Выгнать ее в шею! Так у старика деньги и остались. |
|
Жили-были петушок и курочка. Вот пошел град. Испугалась курочка и кричит: — Петушок, петушок! Беда! Бояре наехали, палят, стреляют, нас убивают! Бежим отсюда! И побежали. Бежали, бежали. Им навстречу — заяц: — Куда, петушок, бежишь? — Ай, не спрашивай меня, спрашивай курочку! — Куда, курочка, бежишь? — Бояре наехали, палят, стреляют, нас убивают! — Возьмите меня! И побежали втроем. Им навстречу — лиса: — Куда, зайчик, бежишь? — Не спрашивай меня, спрашивай петушка! — Куда, петушок, бежишь? — Ай, не спрашивай меня, спрашивай курочку! — Куда, курочка, бежишь? — Бояре наехали, палят, стреляют, нас убивают! — Возьмите меня! И побежали вчетвером. Им навстречу — волк: — Куда, лиса, бежишь? — Не спрашивай меня, спрашивай зайца! — Куда, зайчик, бежишь? — Не спрашивай меня, спрашивай петушка! — Куда, петушок, бежишь? — Ай, не спрашивай меня, спрашивай курочку! — Куда, курочка, бежишь? — Бояре наехали, палят, стреляют, нас убивают! — Возьмите меня! И побежали впятером. Им навстречу — медведь: — Куда, волк, бежишь? — Не спрашивай меня, спрашивай лису! — Куда, лисичка, бежишь? — Не спрашивай меня, спрашивай зайца! — Куда, зайчик, бежишь? — Не спрашивай меня, спрашивай петушка! — Куда, петушок, бежишь? — Ай, не спрашивай меня, спрашивай курочку! — Куда, курочка, бежишь? — Бояре наехали, палят, стреляют, нас убивают! — Возьмите меня! И побежали вшестером. Бежали, бежали да в глубокую яму и упали. Долго они в яме сидели, есть захотели, а выйти не могут. Вот лиса и говорит: — Давайте имена спрашивать! Чье имя хуже, того и съедим. И запела лиса: — Медведь-медведy хно — имечко хорошее. Лиса-олисa ва — имечко хорошее. Волк-волчy хно — имечко хорошее. Заяц-зайчy хно — имечко хорошее. Петух-петушy хно — имечко хорошее. Кура-окурa ва — имя худое! Тут курочку и съели. Прошло немного времени — опять есть хочется. Лиса запела: — Медведь-медведy хно — имечко хорошее. Лиса-олисa ва — имечко хорошее. Волк-волчy хно — имечко хорошее. Заяц-зайчy хно — имечко хорошее. Петух-петушy хно — имя худое! И съели петушка. Посидели — опять есть захотели. Лиса запела: — Медведь-медведy хно — имечко хорошее. Лиса-олисa ва — имечко хорошее. Волк-волчy хно — имечко хорошее. Заяц-зайчy хно — имя худое! Съели и зайца. Долго ли, коротко ли, опять есть захотели. Лиса запела: — Медведь-медведy хно — имечко хорошее. Лиса-олисa ва — имечко хорошее. Волк-волчy хно — имя худое! Разорвал медведь волка. Стали они с лисой есть. Лиса часть съела, а другую-то припрятала. Сидели-сидели, опять проголодались. Лиса потихоньку начала есть припрятанное, а медведь спрашивает: — Чем, лисанька, лакомишься? — Кишочки свои достаю и ем. — А как ты их достаешь? — Распорола брюхо и достаю. Медведь поверил и распорол себе брюхо. Осталась лиса одна в яме. Прошло немного времени, летит мимо птичка-синичка. Лиса кричит ей: — Птичка-синичка, выручи меня из беды! — А как я тебя выручу? — Наноси в яму веток! Наносила птичка-синичка в яму веток, и выбралась лисица на волю. |
|
Внекотором царстве, в некотором государстве жил-был старик; у него был сын. Ездили они по селам, по городам да торговали помаленьку. Раз поехал сын в окольные деревни торг вести. Ехал долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, приехал к избушке и попросился ночь ночевать. — Милости просим, — отвечала старуха, — только с тем уговором, чтоб ты загадал мне загадку неразгаданную. — Хорошо, бабушка! Вошел в избушку; она его накормила-напоила, в бане выпарила, на постель положила, а сама села возле и велела задавать загадку. — Погоди, бабушка; дай подумаю! Пока купец думал, старуха уснула; он тотчас собрался и вон из избушки. Старуха услыхала шум, пробудилась — а гостя нет, выбежала на двор и подносит ему стакан с пойлом. — Выпей-ка, — говорит, — посошок на дорожку! Купец не стал на дорогу пить, вылил пойло в кувшин и съехал со двора. Ехал, ехал, и застигла его в поле темная ночь; остановился ночевать под открытым небом. Стал он думать да гадать, что такое поднесла ему старуха, взял кувшин, налил себе на ладонь, с той ладони помазал плеть, а той плетью ударил коня; только ударил — коня вмиг разорвало! Поутру налетело на падаль тридцать воронов; наклевались-наелись, да тут же и околели все. Купец пособирал мертвых воронов и развесил по деревьям. В то самое время ехал мимо обоз с товарами; увидали приказчики птиц на деревьях, взяли их — поснимали, изжарили и съели: только съели — так мертвые и попадали! Купец захватил обоз и поехал домой. Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — заехал опять к той же старухе ночь ночевать. Она его накормила-напоила, в бане выпарила, на постель положила и велит задавать загадку. — Хорошо, бабушка, скажу тебе загадку; только уговор лучше денег: коли отгадаешь — возьми у меня весь обоз с товарами, а коли не отгадаешь — заплати мне столько деньгами, сколько стоит обоз с товарами. Старуха согласилась. — Ну, вот тебе загадка: из стакана в кувшин, из кувшина на ладонь, с ладони на плетку, с плетки на коня, из коня в тридцать воронов, из воронов в тридцать молодцев. Старуха маялась, маялась, так и не отгадала; делать нечего, пришлось платить денежки. А купец воротился домой и с деньгами и с товарами и стал себе жить-поживать, добра наживать. |
|
В одном городе жил купец с купчихою, и родился у них сын не по годам смышленый, назвали его Василием. Раз как-то обедали они втроем, а над столом висел в клетке соловей и так жалобно пел, что купец не вытерпел и проговорил: — Если б сыскался такой человек, который отгадал бы мне, что соловей распевает и какую судьбу предвещает, — кажись, при жизни бы отдал ему половину имения, да и по смерти отказал много добра. А мальчик — ему было лет шесть тогда — посмотрел отцу с матерью в глаза и сказал: — Я знаю, что соловей поет, да сказать боюсь. — Говори без утайки! — пристали к нему отец с матерью. И Вася со слезами вымолвил: — Соловей предвещает, что придет пора-время, будете вы мне служить: отец станет воду подавать, а мать полотенце — лицо, руки утирать. Слова эти больно огорчили купца с купчихою, и решились они сбыть свое детище; построили небольшую лодочку, в темную ночь положили в нее сонного мальчика и пустили в открытое море. На ту пору вылетел из клетки соловей-вещун, прилетел в лодку и сел мальчику на плечо. Вот плывет лодка по морю, а навстречу ей корабль на всех парусах летит. Увидал корабельщик мальчика, жалко ему стало, взял его к себе, расспросил про все и обещал держать и любить его, как родного сына. На другой день говорит мальчик новому отцу: — Соловей напевает, что подымется буря, поломает мачты, порвет паруса, надо поворотить в становище. Но корабельщик не послушался. И впрямь поднялась буря, поломала мачты, оборвала паруса. Делать нечего, прошлого не воротишь; поставили новые мачты, поправили паруса и поплыли дальше. А Вася опять говорит: — Соловей напевает, что навстречу идут двенадцать кораблей, все разбойничьих, в плен нас возьмут! На тот раз корабельщик послушался, пристал к острову и видел, как те двенадцать кораблей, все разбойничьих, пробежали мимо. Выждал корабельщик сколько надобно и поплыл дальше. Ни мало, ни много прошло времени, пристал корабль к городу Хвалынску, а у короля тех мест уже несколько годов перед дворцовыми окнами летают и кричат ворон с воронихою и вороненком, ни днем, ни ночью никому угомону не дают. Что ни делали, никакими хитростями не могут их от окошек отжить. И приказано было от короля прибить на всех перекрестках и пристанях такую грамоту: ежели кто сможет отжить от дворцовых окошек ворона с воронихою, тому король отдаст в награду полцарства своего и меньшую королевну в жены, а кто возьмется за такое дело, а дела не сделает, тому отрублена будет голова. Много было охотников породниться с королем, да все головы свои под топор положили. Узнал про то Вася, стал проситься у корабельщика: — Позволь пойти к королю — отогнать ворона с воронихою. Сколько ни уговаривал его корабельщик, никак не мог удержать. — Ну, ступай, — говорит, — да если что недоброе случится, на себя пеняй! Пришел Вася во дворец, сказал королю и велел открыть то самое окно, возле которого воронье летало. Послушал птичьего крику и говорит королю: — Ваше величество, сами видите, что летают здесь трое: ворон, жена его ворониха и сын их вороненок, ворон с воронихою спорят, кому принадлежит сын — отцу или матери, и просят рассудить их. Ваше величество! Скажите, кому принадлежит сын? Король говорит: — Отцу. Только сказал король это слово, ворон с вороненком полетели вправо, а ворониха — влево. После того король взял мальчика к себе, и жил он при нем в большой милости и чести, вырос и стал молодец молодцом, женился на королевне и взял в приданое полцарства. Вздумалось ему как-то поездить по разным местам, по чужим землям, людей посмотреть и себя показать, собрался и поехал странствовать. В одном городе остановился он ночевать, переночевал, встал поутру и велит, чтоб подали ему умыться. Хозяин принес ему воду, а хозяйка подала полотенце, поразговаривал с ними королевич и узнал, что то были отец его и мать, заплакал от радости и упал к их ногам родительским, а после взял их с собою в город Хвалынск, и стали они все вместе жить-поживать да добра наживать. |
|
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, у него был сын Иван-царевич — и красивый, и умный, и славный; об нем песни пели, об нем сказки сказывали, он красным девушкам во сне снился. Пришло ему желанье поглядеть на бел свет; берет он у царя-отца благословенье и позволенье и едет на все четыре стороны, людей посмотреть, себя показать. Долго ездил, много видел добра и худа и всякой всячины; наконец подъехал к палатам высоким, каменным. Видит: на крылечке сидят три сестрицы-красавицы и между собой разговаривают. Старшая говорит: — Если б на мне женился Иван-царевич, я б ему напряла на рубашку тонкую, гладкую, какой во всем свете не спрядут. Иван-царевич стал прислушиваться. — А если б меня взял, — сказала средняя, — я б выткала ему кафтан из серебра, из золота, и сиял бы он как Жар-птица. — А я ни прясть, ни ткать не умею, — говорила меньшая, а если бы он меня полюбил, я бы родила ему сынов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, а на затылке месяц, по бокам звезды. Иван-царевич все слышал, все запомнил — вернулся к отцу и стал просить позволенья жениться. Отец согласился. Женился Иван-царевич на меньшей сестре и стал с нею жить-поживать душу в душу; а старшие сестры стали сердиться да завидовать меньшей сестре, начали ей зло творить. Подкупили они нянюшек, мамушек и, когда у Ивана-царевича родился сын — а он ждал, что ему поднесут дитя с солнцем во лбу, с месяцем на затылке, с звездами по бокам, — подали ему просто-напросто котенка. Сильно Иван-царевич огорчился, долго сердился, наконец стал ожидать другого сына. Те же нянюшки, те же мамушки были с царевной, они опять украли ее настоящего ребенка с солнцем во лбу и подложили щенка. Иван-царевич заболел с горя-печали: очень ему хотелось поглядеть на хорошее детище. Начал ожидать третьего. В третий раз ему показали простого ребенка, без звезд и месяца. Иван-царевич не стерпел, отказался от жены, приказал ее судить. Собралися, съехалися люди старшие — нет числа! Судят-рядят, придумывают-пригадывают, и придумали: царевне отрубить голову. — Нет, — сказал главный судья, — слушайте меня или нет, а моя вот речь: выколоть ей глаза, засмолить с ребенком в бочке и пустить в море; виновата — потонет, права — выплывет. Выкололи царевне глаза, засмолили вместе с ребенком в бочку и бросили в море. А Иван-царевич женился на ее старшей сестре, на той самой, что детей его покрала да спрятала подальше от царя в отцовском саду в зеленой беседке. Там мальчики росли-подрастали, родимой матушки не видали, не знали; а она, горемычная, плавала по морю по океану с подкидышком, и рос этот подкидышек не по дням, а по часам; скоро пришел в смысл, стал разумен и говорит: — Сударыня матушка! Когда б, по моему прошенью, мы пристали к берегу! Бочка остановилась. — Сударыня матушка, когда б, по моему прошенью, наша бочка лопнула! Только он молвил, бочка развалилась надвое, и они с матерью вышли на берег. — Сударыня матушка! Какое веселое, славное место; жаль, что ты не видишь ни солнца, ни неба, ни травки-муравки. По моему прошенью, когда б здесь явилась банька! Ту ж минуту как из земли выросла баня: двери сами растворились, печи затопились, и вода закипела. Вошли они, взял он веничек и стал теплою водою промывать больные глаза матери. — По моему прошенью, когда б моя матушка проглянула! — Сынок! Я вижу, вижу, глаза открылись! — По моему прошенью, когда б, сударыня-матушка, твоего батюшки дворец да к нам перешел и с садом и с твоими детками. Откуда ни взялся дворец, перед дворцом раскинулся сад, в саду на веточках птички поют, посреди беседка стоит, в беседке три братца живут. Мальчик-подкидышек побежал к ним. Вошел, видит — накрыт стол, на столе три прибора. Возвратился он поскорее домой и говорит: — Дорогая сударыня матушка! Испеки ты мне три лепешечки на своем молоке. Мать послушала. Понес он три лепешечки, разложил на три тарелочки, а сам спрятался в уголок и ожидает: кто придет? Вдруг комната осветилась — вошли три брата с солнцем, с месяцем, с звездами; сели за стол, отведали лепешек и узнали родимой матери молоко. — Кто нам принес эти лепешечки? Если б он показался и рассказал нам об нашей матушке, мы б его зацеловали, замиловали и в братья к себе приняли. Мальчик вышел и повел их к матери. Тут они обнимались, целовались и плакали. Хорошо им стало жить, было чем и добрых людей угостить. Один раз шли мимо нищие старцы; их зазвали, накормили, напоили и с хлебом-солью отпустили. Случилось, те же старцы проходили мимо дворца Ивана-царевича; он стоял на крыльце и начал их спрашивать: — Нищие старцы! Где вы были-побывали, что видали-повидали? — А мы там были-побывали, то видели-повидали: где прежде был мох да болото, пень да колода, там теперь дворец — ни в сказке сказать, ни пером написать, там сад — во всем царстве не сыскать, там люди — в белом свете не видать! Там мы были-побывали, три родных братца нас угощали: во лбу у них солнце, на затылке месяц, по бокам часты звезды, и живет с ними и любуется на них мать-царевна прекрасная. Выслушал Иван-царевич и задумался... кольнуло его в грудь, забилося сердце; снял он свой верный меч, взял меткую стрелу, оседлал ретивого коня и, не сказав жене «Прощай!», полетел во дворец — что ни в сказке сказать, ни пером написать. Очутился там, глянул на детей, глянул на жену — узнал, и душа его просветлела! В это время я там была, мед-вино пила, все видела, всем было очень весело, горько только одной старшей сестре. |
|
Однажды мужик пошел в лес дрова рубить, подошел к озеру, сел на берег и нечаянно уронил топор в воду. Сидит он и плачет. Вдруг из воды выходит черт и спрашивает: — Чего, мужик, плачешь? — Топор уронил. Ушел черт в воду и через недолгое время приносит мужику серебряный топор и спрашивает: — Твой топор? — Нет, — отвечает мужик, — не мой. Черт снова ушел в воду и снова приносит ему топор — теперь золотой. И спрашивает: — Твой топор? — Нет, — отвечает мужик, — не мой. В третий раз черт вынес мужику его собственный топор. И спрашивает: — Твой топор? — Мой, мой! Тогда черт подарил мужику все три топора, и пошел мужик домой с радостью. Пришел он домой и рассказал все мужикам. Тогда одному богатому мужику тоже захотелось получить золотой и серебряный топоры. Пришел он к озеру, бросил свой топор в воду, сидит и горюет. Выходит из воды черт: — Что ты горюешь? — Да топор потопил. Ушел черт, потом приносит ему серебряный топор и спрашивает: — Твой топор? — Мой, мой, чур, мой! — закричал мужик. А черт ушел с топором и больше не вышел из воды. Так богатый мужик и остался без топора. |
|
Был у одного барина холоп кабальный. Вот и вздумал этот холоп на Ивана Купалу, в самую ночь, сходить в лес, сорвать папоротник, чтобы клад достать. Дождался он этой ночи, уложил барина спать и в одиннадцать часов пошел в лес. Входит в лес. Раздался тут свист, шум, гам, хохот. Жутко стало, но он все ничего: хоть жутко, а идет. Глядит — черт на индейском петухе верхом едет. И это ничего: прошел холоп — слова не сказал. И тут увидел: растет вдали цветок, сияет — точно на стебельке в огне уголек лежит. Обрадовался холоп, бегом к цветку побежал, а черти ну его останавливать: кто за полу дернет, кто дорогу загородит, кто под ноги подкатится, чтобы он упал. Уж почти добежал холоп до цветка, но тут не вытерпел да как ругнет чертей: — Отойдите, — говорит, — вы от меня, проклятые! Не успел выговорить, его назад отбросило. Делать нечего, поднялся, опять пошел, видит: на прежнем месте блестит цветок. Опять его стали останавливать, опять дергают. Он все терпит; идет и идет, не оглянется, словечка не скажет, не перекрестится, а сзади его такие-то строют чудеса, что страшно подумать! Подошел холоп к цветку; нагнулся, ухватил его за стебелек, рванул, глядит — вместо цветка у черта рог оторвал, а цветок все растет по-прежнему и на прежнем месте. Застонал черт на весь лес. Не вытерпел холоп да как плюнет: — Тьфу ты! Не успел проговорить, вдруг его опять назад отбросило. Убился больно, да делать нечего. Он встал, опять пошел. Опять по-прежнему блестит цветок на прежнем месте. Опять его стали останавливать, дергают. Все стерпел холоп, тихонько подполз к цветку — и сорвал его! Пустился он со цветком домой бежать и боль забыл. Уж на какие только хитрости ни поднимались черти — ничего; холоп бежит, ни на что не глядит — раз десять упал, пока домой прибежал. Прибегает к дому, а из калитки барин выходит и давай ругать холопа на чем свет стоит: — Алешка! Где ты, бездельник, был? Как ты смел без спросу уйти? Злой был барин у холопа да и вышел с палкой. Повинился холоп. — Виноват, — говорит, — за цветком ходил, клад достать. Пуще прежнего барин озлился. — Я тебе, — говорит, — дам за цветком ходить, я тебя ждал-ждал! Подай мне цветок! Клад найдем — разделим. Холоп и тому рад, что барин хочет клад разделить с ним. Подал цветок — и вдруг провалился барин сквозь землю. Цветка не стало! Тут и петухи пропели. Глянул холоп кругом — стоит он один; заплакал, бедняга, побрел в дом. Приходит, смотрит — а барин спит, как его уложил. Потужил, потужил холоп, да так и остался ни с чем — только лишь с синяками. |
|
Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся. К таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой, взяли ее эти люди, выкормили и над работой заморили: она и ткет, она и прядет, она и прибирает, она и за все отвечает. А были у ее хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка, а меньшая — Триглазка. Дочери только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала: их и обшивала, для них пряла и ткала — и слова доброго никогда не слыхала. Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую коровку, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать. — Коровушка-матушка! Меня бьют-журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню мне велено пять пудов напрясть, наткать, побелить и в трубы покатать. А коровушка ей в ответ: — Красная девица, влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — все будет сработано. Так и сбывалось. Влезет Хаврошечка коровушке в одно ушко, вылезет из другого — все готово: и наткано, и побелено, и в трубы покатано. Отнесет она холсты к хозяйке. Та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а Крошечке-Хаврошечке еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, обнимет ее, погладит, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет, принесет хозяйке. Вот хозяйка позвала свою дочь Одноглазку и говорит ей: — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает? Пошла Одноглазка с Хаврошечкой в лес, пошла с нею в поле, да забыла матушкино приказание, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке. А Хаврошечка приговаривает: — Спи, глазок, спи глазок! Глазок у Одноглазки и заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка все наткала, и побелила, и в трубы скатала. Так ничего хозяйка не дозналась и послала вторую дочь — Двуглазку: — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает. Двуглазка пошла с Хаврошечкой, забыла матушкино приказание, на солнышке распеклась, на травушке разлеглась. А Хаврошечка баюкает: — Спи, глазок, спи, другой! Двуглазка глаза и смежила. Коровушка наткала, побелила, в трубы накатала, а Двуглазка все спала. Старуха рассердилась и на третий день послала третью дочь — Триглазку, а сироте еще больше работы задала. Триглазка попрыгала, попрыгала, на солнышке разморилась и на травушку упала. Хаврошечка поет: — Спи, глазок, спи, другой! А о третьем глазке и забыла. Два глаза у Триглазки заснули, а третий глядит и все видит: как Хаврошечка корове в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Триглазка вернулась домой и матери все рассказала. Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу: — Режь рябую корову! Старик и так и сяк: — Что ты, старуха, в уме ли! Корова молодая, хорошая! — Режь, да и только! Делать нечего. Стал точить старик ножик. Хаврошечка про это спознала, в поле побежала, обняла рябую коровушку и говорит: — Коровушка-матушка! Тебя резать хотят. А коровушка ей отвечает: — А ты, красная девица, моего мяса не ешь, а косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их схорони и никогда меня не забывай: каждое утро косточки водою поливай. Старик зарезал коровушку. Хаврошечка все сделала, что коровушка ей завещала: голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки ее зарыла и каждый день в саду поливала. И выросла из них яблонька, да какая! Яблочки на ней висят наливные, листья шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо — останавливается, кто проходит близко — заглядывается. Много ли времени прошло, мало ли, — Одноглазка, Двуглазка и Триглазка гуляли раз по саду. На ту пору ехал мимо сильный человек — богатый, кудреватый, молодой. Увидел в саду наливные яблочки, стал затрагивать девушек: — Девицы-красавицы, которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет. Три сестры и бросились одна перед другой к яблоне. А яблочки-то висели низко, под руками были, а тут поднялись высоко, далеко над головами. Сестры хотели их сбить — листья глаза засыпают, хотели сорвать — сучки косы расплетают. Как ни бились, ни метались — руки изодрали, а достать не могли. Подошла Хаврошечка — веточки к ней приклонились и яблочки к ней опустились. Угостила она того сильного человека, и он на ней женился. И стала она в добре поживать, лиха не знать. |
